Бентли не показывает ни толком становление отношений главного героя с будущей женой, ни строительство семейной хижины на берегу, ни рождение ребёнка, полагая всё это, похоже, ненадобным в экзистенциальных размышлениях о бренности, таинстве бытия, сконцентрированных в угрюмом, задумчивом, растерянном, потерянном лице Роберта (Эдгертон). Весь мир — в отражении его глаз. Трагедия всегда величественнее комедии, всегда говорю. Страдание обогащает душу, облагораживает человека, тем более — чем это изначально заложено. А не познавший страдания, лишений — поверхностный, легкомысленный, часто вообще пустой, т. к. думающий человек не может не страдать. Праздный не родит глубокого и тонкого, что можно охарактеризовать, в широком смысле, поэзией. Одна очень важная деталь: обратите внимание, горе главного героя не изменило — оно лишь усилило то, каков он изначальный, не чувствующий связи с этим миром.

«Очень страшные люди, которые живут в гармонии с самим собой, — говорит дьякон Андрей Кураев. — Упаси Господь, чтобы у меня такие соседи были. Человек, который живет в гармонии, — это человек, который пребывает в гармонии со своей совестью. А это означает, что у него нет того, что апостол Павел называл «жало в плоть, стрекало в совесть». Человек создан для движения (для нравственного и духовного поиска). По слову Василия Великого, человек — это животное, получившее повеление стать богом. А если я сказал: остановись мгновение, ты прекрасно? Человек, который живет без мук совести, который поставил себе пятерку за поведение, — это уж точно не христианин. Это со стороны может казаться, что преподобный Серафим и Иоанн Кронштадтский жили в гармонии. Человек, который живет в гармонии, изолировал себя, свою сферу создал, свой мирок. А религиозный человек — как Иов: голый и беззащитный, на вершине вулкана. И с этим вулканом он пробует разговаривать». Потому буддизм (пелевинский туда же) — чужд, а дзен — смерть, полагаю.

Или у Чехова в «Палате №6» находим: «Уразумение... — поморщился Иван Дмитрич. — Внешнее, внутреннее... Извините, я этого не понимаю. Я знаю только, — сказал он, вставая и сердито глядя на доктора, — я знаю, что бог создал меня из теплой крови и нервов, да-с! А органическая ткань, если она жизнеспособна, должна реагировать на всякое раздражение. И я реагирую! На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это собственно и называется жизнью. Чем ниже организм, тем он менее чувствителен и тем слабее отвечает на раздражение, и чем выше, тем он восприимчивее и энергичнее реагирует на действительность. Как не знать этого? Чтобы презирать страдание, быть всегда довольным и ничему не удивляться, нужно дойти вот до этакого состояния, — и Иван Дмитрич указал на толстого, заплывшего жиром мужика, — или же закалить себя страданиями до такой степени, чтобы потерять всякую чувствительность к ним, иными словами, перестать жить.»

В документалке «Интервью Чарльза Буковски» Шрёдера 52 части, каждая именуются «номер». И под номером 13 Буковски, после прочтения своего стихо «Трагедия листьев», снимает очки и говорит: «...И невозможно сбежать. Ни от чего. Ты завсегда сгоришь. Нет ничего приятного, лёгкого. Нигде. Ты будешь гореть до самой могилы. Сколько бы ты ни знал, что бы ты ни чувствовал, ты будешь сожжён, сожжён, сожжён, сожжён. До последнего твоего вздоха. (...) Вечно всё горит, изничтожая тебя. Вся Вселенная. Женщины, мужчины, друзья. Всё. Обрывки и слёзы. Обрывки и слёзы.» Казалось бы, Буковски. Жестокое обращение с будущим писателем бесчувственных родителей, когда ты, считай, круглый сирота, сделало его невосприимчивым к жизненным невзгодам. Если, мол, спустило колесо, большинство всполошится, а я спокоен, — приводит пример Хэнк в той же документалке. И вот даже старина Чарльз, в порыве настроения, произносит такие крайне пессимистичные слова о фатальности всего.

Роберт совестлив, религиозен и мучается, ожидая кару за то, что не вступился за китайца, напарника по пилению двуручной пилой ствола, когда того схватили и линчевали на его глазах. А если бы он не задумывался, то возмездие, может быть, и не состоялось бы? Ведь говорят, что мысли, особенно такие, не покидающие, порой материальны. Мне почему-то иногда вспоминается, как в детском саду, на веранде, в расщелине между деревянной стенкой и кладкой кирпичей, мы с каким-то мальчуганом, весело резвясь, убивали пауков. Пауков было много, невообразимо много. А мы всё убивали и убивали... Говорят, убить паука — к несчастью. Возможно, именно за тот проступок я и хлебнул впоследствии горя сполна, что, надеюсь, исчерпал лимит божьей кары. Теперь, видя, как по стене в квартире ползёт паук, большой или совсем паучок, я их давно не трогаю. Красной нитью, в общем, тянется в фильме вопрос о справедливости и соразмерности божьей кары. Почему так происходит? Или её, справедливости высшей, и не существует вовсе? Арн Пиплс (Х. Мэйси), отвечает протагонисту: «Не знаю. Видел, как возносились плохие люди и как падали хорошие. Если б я знал, что к чему». Служители церкви часто произносят универсальную, удобную фразу: «Пути господни неисповедимы». Также от них слышится: «Бог посылает столько испытаний человеку, сколько каждый конкретный способен вынести». И тут хочется спросить. Т. е., если человеку хватает сил вынести горести, то он априори виноват, и эти горести ему обязательно надо послать? Справедливо ли?

Тот же Пиплс (говорящая фамилия) проповедует: «Мы рубим деревья, которым по пять сотен лет. Тяжёлый груз для души, не все это понимают. Этот мир причудливо скроен, парни. За какую нитку ни потянешь — неизвестно, чем это обернётся.» Товарищ говорит про Пиплса: «Он считал, что и дерево может быть другом. Если его не трогать. Но только ты вонзишь пилу, начнётся война, и дерево станет убийцей. Но ведь то дерево он не трогал. Просто ветка упала. Так что... Не знаю, какой вывод из этого сделать...» Хоть говорил Пиплс убеждённо, но это его личное суждение, он не может знать, как оно на самом деле. И если Роберт не вступился тогда активнее за напарника, то нетронутое дерево может вступиться за павших собратьев. Так ведь? Или, скажем, пожары. Инструментом гибельного для человека пожара тоже является лес, дерево. Такая вот кара деревьев, получается. Или случайность? Бентли, как и предполагалось, не даёт ответов, потому что никто этого не знает наверняка, — он неплохо ставит вопросы. И этого достаточно. Вроде. Не знаю, не знаю, двоякие ощущения... Не сказать, что совсем восторг ввиду полной, скажем так, «правильности»: при всей готовности, кино, оставляя притом в тягости, на эмоции так и не пробило почему-то, а это всё-таки показатель, могло быть убедительнее. И в то же время «Сны поездов», конечно, способны облагородить.

7 из 10