В фильме сразу почувствовался талант. Сделан сдержано, и профессионально. А эти качества всегда рождают доверие к происходящему, а, значит, и вхождение в него. Что и происходит. Поначалу. Но по ходу действия незаметно возникло неосознанное недоумение. Неосознанное потому, что действие эмоционально притягивало и не "включало" инструменты мысли. Поначалу что-то прощалось, но всё-таки вызвало определенный дисбаланс. Т.е. доверие все больше становилось обманчивым. Послепросмотровые раздумья, похожие на реанимацию от шока, всё довершили. Картина зацепила за что-то внутри, стало жалко ее отпускать, ведь было понятно, что перенеси авторы (режиссер, сценарист) действие в неопределенность без конкретных временных и идеологических привязок, и предложенная ситуация начала бы работать, а тема обрела бы глубину.

Недоумения.
Не припомню, чтобы где-то в картине говорилось, что данное французское подразделение Красного Креста оказывает медпомощь освобожденным узникам концлагерей. Были видны явные лечения ран, потому начались поиски в памяти: какие французские войска участвовали в освобождении Польши и были там в послевоенной зиме 45-го? Если после войны, то кем ранены? Эта недоговренность устраняется только аннотацией. Неужели французам и полякам, снявшим фильм, всё очевидно по школьным курсам и первым намекам (кадрам)? И всё равно не понятно, как могли кровоточить раны у узников через полгода после окончания войны - когда и от кого они их получили?
Настоятельница рассказывает (почти дословно), что монахини пережили преследования и издевательства немцев, но пришли русские и добавили насилие (половое). Можно отнести к формулировкам, идущим от образа персонажа, но выясняется, что насильники приходили в течение нескольких дней. Допускаем, что кто-то их военноначальников допустил (или упустил) на радостях акт вандализма и насилия, но ни в одной армии не допустили бы это не разово, а на регулярной основе - в последующем после победы периоде. Скорее всего, командира ждал бы расстрел.
Ни одна действующая армии не допускает пребывание в ней носителей сифилиса. Он передается не только половым путем, и вероятность другого пути в армии возрастает - неидеальная гигиена, смены белья и его недостаточная обработка, общие помывки и т.д., а при военных действиях особенно - открытые раны. Конечно, можно упустить, но...
Вызывает сомнение вероятность массового зачатия в течение нескольких дней сношения. Ну, один случай... Но чтобы столько столько монахинь находилось в нужном цикле и забеременело!?
Откуда у монахинь такая осведомленность о мирской жизни, а особенно в другой стране (СССР), что они бояться уничтожения монастыря оккупационными (русскими) войсками в случае огласки произошедшего? Или они боятся собственного марионеточного правительства? Но ведь в Польше до сих пор больше половины верующих. Да и вообще, какой урон монастырскому престижу, а тем более вере, может нанести допущенное в их отношении насилие? А значит, что могло подвигнуть настоятельницу на убийства младенцев ради спасения монастыря? Всем, кто, хоть сколь-нибудь, соприкасался со сферой веры, церкви, монашества, думаю, понятно, что такой страшный грех не только там невозможен, но и просто никому из прошедших послушание и причащение, а тем более возведенному в сан (настоятельницы) не придёт в голову. Ну, разве что это некая абстрактная история из времен жуткого средневековья.
Вызывает также удивление и то, что только простой мирянке приходит в голову спасительная для монастыря мысль - заняться самым естественным и исконным для него делом: оказанием помощи и предоставлением приюта страждущим и сиротам. Что же все прежние годы делали там монахини, что даже не узнали своего предназначения?

После таких пробоин, увы, не только был потоплен корабль доверия к авторам, но и создалось понимание, что в вопросах веры и истории они плавают. Всё это стало больше напоминать эпатаж на безотказную тему войны с мотивами, которые легко примет современность. Но какова мораль? Выводы? Чем и кого всё это спасёт?
Очень жаль, потому что актеры сыграли отлично, а режиссер талантливо поставила. Но, возможно, сказалась женская увлеченность и порыв, который не позволил ей удержаться в заявленных вначале рамках достоверности, а уязвимость доверия такие сюжеты разрушает напрочь. Да и не дело женщине погружаться в темы, которые больше знакомы мужчинам (армия, война). Женщина на войне - это вообще преступление общества, у них другая прекрасная миссия в этом мире.
Хотя не исключено более простое объяснение, что режиссер не смогла еще отойти от игры по превращению трагедии в фарс, которой она занималась в "Другой Бовари". Это в отношении литературного произведения такой величины, видимо, чревато последствиями.