Вопреки тому, во что вас заставляют верить некоторые культурные критики, нагота в кино появилась в далеком 19-м веке: еще тогда первые операторы кинематографа увидели потенциал этого «инструмента», и начали снимать фильмы с наличием оголенной кожи. Сейчас этим никого не удивишь. И, все же, при грамотном использовании наготы можно создать на экране нечто такое, что может пробудить в зрителях глубокие тревожные чувства по поводу хрупкости плоти и бросить вызов нашим подсознательным пуританским предубеждениям.

«Побудь в моей шкуре», сцена соблазнения

Тревожный фильм от начала и до конца. Но сцены, в которых Женщина заманивает мужчин в инопланетную ловушку, высасывающую их, вызывает особый шок. Можно сказать, это – мини-шедевр ужасов, в котором разрозненные элементы объединены в гармоничную кульминацию страха. Сама по себе комната и так жуткая, а медленный спуск в темную жидкость одновременно причудлив и тошнотворен.

Жертвы заходят туда по своей воле, впадая в неистовое состояние возбуждения, даже не замечая ничего, что делает картинку еще более болезненной. Но именно полная, абсолютно бесцеремонная нагота – вот что, позволяет замкнуть круг: мы наблюдаем, как добыча охотно застревает в пасти хищника. Жертвы находятся в состоянии бессильного зависания в безликой пустоте, поглощающей каждый сантиметр их тела, как будто их тянет обратно в мир зародышевого состояния. Редко когда человеческое тело выглядело на киноэкране столь хрупким.

«Порок на экспорт», бой в сауне

За свою карьеру Дэвид Кроненберг развил острое, интуитивное понимание географии человеческого тела и точек давления на зрительское восприятие. Хотя большая часть карьеры режиссера прошла в жанре ужасов, его опыт сослужил ему добрую службу в криминальной драме 2007 года. Особенно это можно отнести к печально известному эпизоду в бане. В нем обнаженный и ничего не подозревающий Николай Лужин (Вигго Мортенесен) попадает в засаду двух полностью одетых чеченских убийц.

Пока сцена неспешно приближается к моменту драки, персонаж Мортенсена прикрыт полотенцем и ничто вроде бы не предвещает полной наготы. Но внезапно режиссер обрушивает на зрителя удары, наготу, кровь, рев боли – все сразу. Далее следует одна из самых непривлекательных и жестоких физических схваток в кино: трое мужчин калечат друг друга в неудачной, но целеустремленной попытке выйти из этой схватки живыми. Камера не задерживается на гениталиях Мортенсена: они просто есть и постоянно мелькают в кадре.

«Мастер», фантазия Фредди

Пьяный Фредди Куэлл медленно погружается в сон, который кажется ему явью: Ланкастер Додд, человек, преданным последователем которого он является, господствует над толпой в доме в Филадельфии, где их культ был встречен овациями. Фредди наслаждается способностью своего лидера выставлять напоказ вдохновляющую харизму, привлекая женское внимание.

Понятно, что «Мастер» Пола Томаса Андерсона, конечно, не фильм о человеке, обретающем дом в объятиях религиозного движения. И вот, как только уютный момент попадает в поле зрения Фредди, он погружается в видение (сон, фантазию?) необузданной, экспрессионистской похоти. Но Фредди не питает иллюзий относительно себя и видит маленькое шоу Додда таким, каким оно является на самом деле: тщательно продуманной сексуальной увертюрой.

Каждая женщина в доме предстает перед его глазами обнаженной, в то время как Додд и другие мужчины сохраняют свою официальную одежду. Только Пегги Додд, которая тоже все это видит, обращает на себя пожирающий взгляд Фредди.

«Порнократия» («Анатомия ада»), сцена с помадой

Из всех французских мастеров хардкора начала века Катрин Брейя, возможно, та, чьи сексуальные провокации оказались самыми шокирующими. Все ее работы конца 90-х и начала нулевых являют собой ничто иное, как глубокое изучение человеческой психики, сплошь пронизанное уродующими и обезличивающими ужасами патриархата.

Одного лишь краткого синопсиса фильма «Анатомия ада» достаточно, чтобы понять степень нестандартности ее работ: красивая женщина, которая почему-то не привлекает мужчин, платит гею, чтобы тот отправился вместе с ней в бесстыдное сексуальное исследование ее тела. Трудно даже выделить какую-то одну сцену из фильма как самую тревожную.

Вся игра актрисы состоит в том, чтобы превратить безостановочную наготу и сексуальность в один сплошной шок. И все же в ее шокирующих образах есть секрет: выходя за «приемлемые» границы в изображении женской наготы, она требует, чтобы зрители – особенно мужчины – задумались о надуманных правилах и придирках, которые сопровождают их понимание женского тела.

Апогей достигается в сцене, где мужчина рисует губной помадой нижние части женщины, обводя ее влагалище и анус. Неожиданное, сексуально явное, косвенно властное поведение мужчины заставляет зрителя неловко считаться со своей позицией по отношению к экранной наготе. Если ваши глаза выделяют и изолируют женские гениталии, как будто они перестали быть просто частью человека, если смотреть вблизи, почему вас шокирует, когда мужчина делает то же самое в буквальном смысле?

«Антихрист», родительское пренебрежение

У «Антихриста» Ларса фон Триера столько же страстных поклонников, сколько и критиков, но никто не может оспаривать, что это глубоко личный и эмоциональный фильм. Эта киноработа позволяет по-настоящему погрузиться в отчаяние, глядя на него во всей своей бездонности. Даже широко известное использование несимуляционного секса в конечном итоге служит для выражения чего-то ужасающего.

Это «что-то» наиболее полно проявляется в начальной сцене фильма. Пока два неназванных главных героя фильма (Шарлотта Генсбур и Уиллем Дефо) занимаются потным, голодным, раскрепощенным сексом, их маленький сын Ник лезет к окну спальни, открывает его и падает, разбиваясь насмерть. Кадры проникновения крупным планом, сделанные с помощью дублеров Генсбур и Дефо, достаточно впечатляющи: фон Триер позволяет нам получить доступ ко всей физической широте секса, чего обычно не позволяют даже самые яркие проявления эротизма в кино. Но когда мы видим, как эти страстные кадры прерываются смертью ребенка, они вызывают тошноту.

С точки зрения фильма, никакое удовольствие не может быть по-настоящему катарсическим – все это является умышленным невежеством, непристойным в своем отрицании нашей смертности, нашей способности ко злу, нашего существования в печальном и жестоком мире. Грандиозное синхронное извращение фигур Дефо и Генсбур – просто напоминание о том, что всего этого никогда не будет достаточно.